читать дальшеСерые доски пола молчали. Молчали и пыльный ковер, и разбросанные по полу игрушки. Молчали занавески, к которым никто не притрагивался с девятого дня рождения Райли. Гнетущую вязкую тишину нарушало только тиканье часов. Словно только они жили в этой комнате. Райли же весьма успешно притворялся мертвым. Иногда где-то в глубине квартиры раздавался хлопок двери и недолгие препирания с кем-то после чего бесшумной тенью в комнату проскальзывала мать и робко присаживалась на краешек кровати, расточая вокруг себя удушливый аромат духов. Безумно красивая, такая удивительно цветная, что с непривычки резало глаза и Райли устало отворачивался к стене, пряча невольные слезы обиды. Он знал, что у подъезда ее ждет машина и что она сейчас посидит, озираясь по сторонам и брезгуя дотронуться до чего-либо, еще несколько томительных для обоих минут, потом, словно вспомнив что-то, вскочит, бормотнув какие-то слова извинения или что-то в этом роде, оставит за собой ароматный стойкий шлейф и выбежит за дверь, где прижавшись к ней ухом стоит, кусая шершавые губы, Алекс. Там они снова будут препираться, Райли знал, что Алекс опять просит ее не приходить никогда, а мать капризно надувает накрашенные губки и бурчит что-то обиженное и напоминает, что Райли - ее сын, а она его мать и это ее долг и ее крест, а потом она, чмокнув Алекса в небритую щеку, выбежит в подъезд, простучит каблучками по выщербленным, это Райли помнит с того времени, когда он еще не был прикован к постели, ступенькам, распахнет скрипучую дверь, разбавив затхлый воздух подъезда свежим, уличным ветерком, который вольется в него ничего не изменив, сядет в машину и уедет. А в квартире в это время на пару мгновений затихнет стук трех сердец.